Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]
— Хорошо. Я… слушаю вас.
Я бросил отчаянный взгляд на Мов. Мне казалось, что будет лучше, если она возьмет инициативу в свои руки, так как ее положение было прочнее со всех точек зрения.
— Мама…
Люсию передернуло. Она нахмурилась и открыла было негодующе рот, но, увидев мое решительное лицо, поняла, что я знаю истину, и решила промолчать.
— Мама, Морис и я любим друг друга и пришли просить у тебя разрешения на нашу женитьбу.
Ух, слава Богу, дело было сделано! Мов говорила степенно, не отводя глаз, вместе с тем без излишней бравады, то есть именно так, как должна была говорить послушная дочь в менее сложной ситуации. Я боялся, что Люсия закатит одну из своих коронных истерик, которые она разыгрывала как пьесу из трех актов. Но она ограничилась своим излюбленным смешком.
— Вам, жениться? Но, дети мои, вы бредите! В вашем возрасте!
— В конце года мне исполнится восемнадцать, мама!
Упоминание о возрасте Мов ранило самолюбие Люсии.
— Я знаю, Мов…
— Все, что я могу в этой жизни, — это попытаться сделать счастливым мужчину.
Люсия покачала головой, затем посмотрела на меня. В ее глазах я не прочел ничего, кроме материнской заботы, и решил, что мы выиграли. Признаюсь, я был уверен, что в это мгновение Люсия перечеркнула наше совместное прошлое. Во всяком случае, я очень на это надеялся.
— А ты, Морис, что об этом думаешь?
— Я люблю Мов, Люсия, и искренне верю, что мы будем счастливы!
Люсия махнула рукой, словно отгоняя мух…
— Ну что ж, увидим. Нет необходимости в спешке, вы согласны со мной?
Мов обняла мать за плечи и, глядя ей прямо в глаза, прошептала:
— Действительно, мама, нет никакой необходимости торопиться. Главное, у нас есть твое согласие…
Сделав над собой видимое усилие, Мов сухо поцеловала Люсию в лоб и вышла. Я знал, что она это сделала нарочно, чтобы дать нам возможность объясниться наедине. Но она ошиблась. Люсия вновь нацепила свои очки.
— Морис, — тихо сказала она. — Я думаю, о таких серьезных вещах нужно говорить на свежую голову в спокойном месте. Жди меня в твоей комнате на улице Обсерватуар.
— В моей комнате?
— Да. Там мы сможем спокойно все обсудить. Отправляйся туда немедленно. Мне нужно кое-что доделать, и я к тебе присоединюсь.
Я взял такси до бульвара Монпарнас и уехал, не повидав Мов.
4
От этого внезапно назначенного мне свидания я не ждал ничего хорошего. Чем больше я об этом думал, тем больше меня смущало олимпийское спокойствие Люсии. Она восприняла новость не вздрогнув. Я не мог не восхищаться ее самообладанием, но оно казалось мне неестественным, я всерьез опасался последующего взрыва.
Люсия приехала через несколько минут после меня, одетая кое-как, даже не найдя нужным поправить макияж, и показалась мне усталой и постаревшей. С бьющимся сердцем я открыл дверь, заслышав ее шаги на лестнице, слегка посторонился, пропуская ее в комнату, и стал украдкой наблюдать за ней.
Актриса ласково улыбнулась.
— О, как же это все-таки высоко, — выдохнула она и в изнеможении рухнула на кровать. Грудь Люсии учащенно вздымалась.
Прислонившись спиной к двери, я настороженно смотрел на нее, не представляя, какую тактику ведения боя она изберет. Переведя дыхание, Люсия сладострастно потянулась.
— Слушай, муженек, давненько мы не были здесь вдвоем, не правда ли?
Я ничего не ответил.
— Только здесь я понимаю, как мне не доставало этого убежища в последние дни. Вот уж действительно: работаешь, работаешь и забываешь об истинных радостях этого мира…
Она привычно протянула мне руки.
— Иди ко мне, муженек!
Перед моими глазами возникла виденная час назад сцена из фильма. Как бы я хотел иметь сейчас револьвер и осторожно приставит его к затылку Люсии. С каким наслаждением я бы нажал курок… Вид живой актрисы сделался для меня невыносим.
— Ну иди же скорее ко мне. Можно подумать, что ты до сих пор девственник!
— Я попросил бы вас!..
— Ну не смотри на меня такими противными глазами, муженек!
— Я запрещаю вам называть меня подобным образом! Это выглядит смешно!
— О, да он строит из себя злюку! Иди ко мне!
Я приблизился к кровати, ведомый таинственной силой, действие которой должна испытывать на себе птичка, загипнотизированная гадюкой. Люсия схватила меня за руку и заставила сесть на кровать.
— Скажи-ка Морис, ты и ее любовник тоже?
Я подскочил.
— Вы с ума сошли!
— Почему? Это было бы естественно, коль скоро вы любите друг друга, разве не так?
В моей голове вновь раздался треск кинопроектора. Я увидел на маленьком экране Люсию крупным планом. В ее глазах как бы застыло все прошлое, и себя, приближающегося к ней с револьвером в руках… Я вспомнил, как во время съемок этой сцены Люсия подробно объяснила мне необходимость убийства для избавления от невыносимой реальности.
Я закрыл глаза.
— Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Я приподнял веки и произнес:
— Люсия, мне кажется, я испытываю желание вас убить…
Она расхохоталась.
— Это естественно, дорогой, все молодые люди обязательно испытывают желание кого-нибудь убить, пусть даже самих себя. Подобное состояние не раз было описано в разных ученых книжках, ему даже дано название «боль от жизни».
Женщина откинула непокорную прядь с моего лба.
— Я люблю тебя таким. Ты сейчас на грани жизни и смерти. Но ты увидишь, что это пройдет. Очень скоро ты станешь скучным импозантным господином, полным забот и важных дел. Ты превратишься в земного, хуже того, в приземленного человека. Твои ноги нальются свинцом, а пальцы покроются грязным налетом от денег. А сейчас, пока этого не случилось, о, как же ты мне нравишься, муженек!
Она приподнялась, чтобы поцеловать меня. Тошнота подступила к моему горлу, и я неожиданно изо всей силы ударил ее кулаком по лицу, не заботясь о том, куда попаду. Голова актрисы запрокинулась, на скуле отчетливо отпечатался беловатый след от моего удара, но она даже не поднесла к этому месту руку. С полными слез глазами женщина прошептала:
— Поцелуй меня, мой дорогой, поцелуй меня, умоляю. Мне так необходимо напиться молодости с твоих губ…
Люсия вновь на моих глазах превратилась в столь ненавистную мне сучку в период течки. Я бросился прочь от кровати.
— Нет, Люсия, все кончено между нами. Я не могу больше. Поймите же наконец, что по возрасту вы годитесь мне в матери, почти что в бабушки!
— Заткнись!
— Вы старуха, Люсия. Во сне вы похожи на труп! Мне страшно! Страшно! Страшно!
Я зажал рукой рот, чтобы подавить крик, рвущийся из груди, но мне не удалось его удержать, и я завыл в полный голос, во всю силу своих легких, глядя на изможденное существо, корчащееся на кровати. И вновь проклятая сцена из фильма поплыла перед глазами… Пляшущие языки пламени, их отражение на потолке. Мы снимали не настоящий огонь, а ленты красной материи, прикрепленные к деревянной палке, которой ассистент манипулировал перед камерой. В кадре получилось настоящее пламя, оно усугубляло зловещую атмосферу.
Когда в фильме я выстрелил, Люсия долю секунды оставалась неподвижной. Затем ее рот открылся, как в ту ночь, кода я видел ее спящей, и вновь она стала похожей на труп еще до того, как рухнула на паркет.
У меня перехватило дыхание, и я замолчал. Люсия опустилась рядом с кроватью на колени, прямо напротив меня. Она расстегнула платье и спустила его вниз. Затем она сняла бюстгальтер, чулки, трусы, обнажив свое неправдоподобно молодое тело. Ее черные глаза пылали, скула, по которой прошелся мой кулак, сделалась багрово-красной…
— Я хочу, чтобы ты мной немедленно овладел, Морис! — уцепилась она за меня жадными руками.
Я больше не мог бороться. У меня пропало желание бороться. Я вновь был побежден ее колдовскими чарами.
* * *Затем… она уснула. Я поднялся и сел на единственный стул, находившийся в комнате. Сколько времени я просидел так, глядя на спящую женщину неверящими глазами, точно сказать не смогу. Ее дыхание парализовало меня. Я прислушивался к нему, надеясь, что оно постепенно угаснет. Мне казалось, что это я ее усыпил, и представлял себе, как ее сон постепенно переходит, в смерть. Я мучительно желал ускорить ее конец, но не знал как. Я знал, что с исчезновением Люсии удушающее меня пространство расширится, станет бесконечным, и мы с Мов обретем целый мир, чтобы любить друг друга.
Я не мог оторвать глаз от лица-маски актрисы, одновременно уродливого и восхитительного, мечтая навсегда сделать неподвижной эту податливую субстанцию, которая долгие годы выражала людские радости и горести, реализуясь в тысячах обликов и тысячах душ. Только после смерти Люсия обретет свое настоящее лицо. Но как осуществить этот акт освобождения, не прибегая к Богом проклятым методам?
